Лекция № 7. Социальные аспекты происхождения человека.

1.Ранние этапы социогенеза.

2.Современный человек и эволюция.

Становление человека происходило в тесной связи с развитием общества — социогенезом. Основным биологическим механизмом формирования гоминид на ранних этапах антропогенеза был естественный отбор, однако «направление» его действию придавал общественный труд. В ходе эволюции в первую очередь закреплялись и усиливались именно те наследственные изменения биологической организации человека, которые вели к его социализации и наиболее благоприятствовали дальнейшему прогрессу трудовой деятельности и развитию общества. Но и общество со своей стороны возникло в силу необходимости, под влиянием преимуществ, которые давал общественный труд. Таким образом, в процессе историко-эволюционного развития человечества — антропосоциогенеза —биологическое и социальное выступали в диалектическом единстве. Вопрос об их соотношении на разных этапах антропосоциогенеза — один из наиболее сложных, он неотделим от самого понимания сущности человека, его интегральной природы и пока не имеет однозначного решения.

Зародившись в недрах биологического, социальное вместе с тем несводимо к генотипу, а такие сложные специфически человеческие явления, как возникновение речи или сознания, во многом обязаны негенетическим факторам эволюции. В генах заложено лишь развитие биологических основ сознания, мышления, языка, для реализации же наследственной программы необходима определенная социальная среда. В ходе социализации человека одновременно происходило и постепенное «снятие», самоустранение формообразующей роли естественного отбора. Антропогенез завершился появлением вида «человека разумного», само биологическое существование которого возможно только в условиях общественной среды.Сообщества как системы организации и биологической адаптации живых существ широко известны среди самых различных групп животных, начиная с губок, кишечнополостных, насекомых и кончая приматами. Особи многих видов образуют упорядоченные сообщества с достаточно сложной структурой. В таких биологических системах действия каждой особи, направленные на удовлетворение собственных биологических потребностей, одновременно являются полезными или даже необходимыми для всего объединения. По уровню организации и свойствам биологической адаптации сообщества стоят значительно выше отдельной особи. Характерные признаки сообществ животных: сложные системы коммуникаций, разделение функций, основанное на специализации, стремление держаться вместе, постоянство состава. В разные геологические эпохи природа уже не раз и не на одном объекте использовала принцип общественной организации как способбиологического прогресса. Но самого высокого развития форма общественной организации достигла в процессе историко-эволюционного становления человечества, поскольку благодаря появившемуся новому качеству — целенаправленной разумной деятельности — постепенно создавалась принципиально новая обстановка — социальная среда, фактически определившая весь дальнейший прогресс человечества. Разумеется, формирование социальных качеств человека происходило, как уже говорилось, в ходе и на основе его биологического развития; оба этих свойства практически неразделимы. В процессе антропосоциогенеза человек сделал себя существом социальным, его личность в значительной степени определяется местом в социальной системе. В обществе человек является составляющим элементом таких социальных категорий, как коллектив, группа, класс, нация, государство и др., само существование которых поддерживается активной деятельностью людей. Совокупное действие биологических и социальных факторов обусловило у человека развитие совершенно особой, свойственной только ему психики, благодаря которой он способен осознавать свои действия и социальное положение, условия и мотивы общественного поведения. Сообщества животных являются формой коллективного приспособления к борьбе за существование. С появлением человека возникает общество как совокупность исторически сложившихся форм совместной деятельности людей, высшая ступень развития живых систем. В человеческом обществе уже на заре его зарождения основной силой выступали производственные потребности коллектива. Переход человека к целенаправленному и систематическому изготовлению орудий труда дал ему большую приспособленность для выживания. В отличие от животных человек создает такие жизненные средства, которые природа без него не произвела бы. Именно производство, направленное на удовлетворение жизненных потребностей человека, представляет собой его важнейшую историческую деятельность, создающую базу для других видов деятельности. Основной адаптацией в линии гоминид стало создание культуры, ее накопление и передача в поколениях. Наибольшую сложность представляет реконструкция ранних этапов социогенеза, поскольку здесь фактически отсутствуют прямые данные. Обычно приходится использовать косвенную информацию из области палеоантропологии, первобытной археологии и этологии наиболее близких к человеку современных приматов. Чаще всего в качестве «моделей» сообществ понгидных предшественников человека рассматриваются стада павианов и макак разных видов, сообщества лесных и лесостепных шимпанзе; последние, видимо, экологически и генеалогически наиболее близки к предполагаемым предкам гоминид. Очевидно, однако, что исходного предка нельзя идентифицировать с каким-либо из современных видов. Речь может идти лишь о сходстве на филогенетическом уровне. По-видимому, в основу следует положить в первую очередь некоторые черты группового поведения понгид, особенно африканских человекообразных обезьян. По результатам многих этологических наблюдений, они уже обладали необходимым потенциалом интеллектуального развития для перехода к орудийной деятельности. В эволюции гоминид биологической предпосылкой возникновения качественных сдвигов поведения была свойственная высшим приматам в целом возрастающая способность к обучению, повышение степени индивидуализации уровня коммуникаций. В то же время поиск биологических корней социального поведения человека и генетических детерминантего социально-культурной эволюции должен осознанно исключать подход с позиций редукционизма, сведения сложных процессов развития человеческой культуры и общества к чисто биологическим (генетическим) факторам. Было бы принципиально неверно прямо экстраполировать черты поведения, присущие, например, современным шимпанзе, на сообщества понгидных предков человека и тем более ранних гоминид. В рамках своей биологической организации примат типа шимпанзе вряд ли был бы способен перейти к систематическому употреблению и изготовлению орудий. У шимпанзе слабо развита способность концентрировать свое внимание или способность к торможению посторонних импульсов, зато ему свойственна повышенная возбудимость. Между тем известно, что способность к обучению в значительной степени зависит от развития механизмов торможения в соответствующих отделах ЦНС. Элементарные формы обобщения возникают у обезьян вне связи с речевой функцией. Таким образом, нужна осторожность при попытках распространения данных по поведению современных приматов на древнейшие коллективы человеческих предков: ведь начало процессу очеловечения положили как раз изменения в поведении, и складывающиеся в этих коллективах отношения уже с самого начала несли в себе зародыши нового, специфически человеческого качества. По косвенным данным предполагается, что основным типом объединений древнейших гоминид были относительно постоянные многосамцовые группы с развитой системой родственных связей, достаточно хорошо организованной помощью и взаимопомощью, доступностью добычи для всех их членов, обучением детенышей, передачей навыков и опыта, в целом мирными взаимоотношениями. Многие факты этологических наблюдений, как и палеоантропологические материалы, не позволяют приписывать выраженную агрессивность ранним объединениям гоминид. Показано, например, что у понгид более интенсивная предметная деятельность наблюдается в группах с пониженной агрессивностью особей. Вероятно, одной из основных тенденций в развитии группового поведения был отбор на снижение внутригрупповой агрессии и предотвращение агрессивного поведения. Большое значение приобрело повышение социальной интеграции, которая стимулировала развитие мозга, систем общения (преимущественно жестовых и особенно акустических сигналов), их вариабельность. Предполагается, что уже у древнейших австралопитеков мог осуществляться переход информационного кода от жестов к акустическим сигналам. Эти тенденции в эволюции социальных отношений были наиболее выражены в линии Homo: повышение интенсивности внутригрупповых социальных связей, терпимости к членам своего сообщества, развитие механизмов торможения агрессии, все более сложных форм кооперации и альтруизма. В эпоху своего начального становления человечество просто не смогло бы выжить и развиваться далее, разрешая многочисленные задачи, порождаемые всей сложностью окружающей обстановки, если бы в этот период антропогенеза были широко распространены проявления агрессии. Из тяжкой борьбы с разнообразными неблагоприятными обстоятельствами человечество вышло победителем лишь благодаря коллективному труду. Необходимо особо подчеркнуть, что первобытное сообщество древнейших гоминид уже не было чисто биологическим явлением. В. В. Бунак предложил назвать такой тип объединений «филэргоном» (от греч. «эргонь — работа), что подчеркивает роль складывающихся производственных отношений в его формировании. Социальная среда играла решающую роль в развитии орудийных традиций, реализации интеллектуального потенциала членов сообщества.

Для реконструкции природных сред и образа жизни таких древнейших человеческих коллективов первостепенное значение имеют данные палеоэкологии, первобытной археологии и палеоантропологии. Основные местонахождения ранних гоминид (австралопитеков и ранних Homo): травяная саванна (Летоли); сухая колючая саванна с пойменным лесом и болотом (Омо); пресное озеро с галерейным лесом и колючая саванна (Кооби-Фора); соленое озеро с сухой травянистой саванной (Олдувай); мозаичные саванные биомы (Южная Африка). Самые ранние из известных ныне гоминид — афарские австралопитеки — жили, по-видимому, бродячими группами, разбросанными по обширной территории, и еще не полностью порвали связь с древесной средой. Пока у них не обнаружено следов «баз» или «лагерей». Вероятно, раскалывание камней было вполне доступно для австралопитеков; переход же от использования камней к изготовлению каменных орудий, по мнению специалистов, мог осуществляться без особых затруднений. Этап перехода к изготовлению самых примитивных орудий, возможно, отражен в культурах типа «кварцевой» из Омо, где процент артефактов, имеющих признаки обработки и употребления, очень низок. Предполагается, что такие «предорудия» могли изготавливать австралопитеки из Афара и Омо. Археолог А. Е. Матюхин считает, что у ранних австралопитеков существовали различные приемы разбивания камней и выбор пригодных обломков; при этом уже на древнейших этапах орудийной деятельности выявлялись элементы изготовления орудий, преднамеренного изменения первоначальной формы камня, хотя переход гоминид к систематическому изготовлению орудий на уровне всей популяции произошел позже.

Дальнейшее развитие социальной организации наблюдается у олдувайских хабилисов. В Олдувае уже найдены прототипы древнейших жилищ — так называемые «обитаемые горизонты». Всего открыто ок. 20 таких «домов- баз». \Это скопления костей и каменных орудий, возможно, представляющие охотничьи стоянки. В нижней части 1 слоя описано искусственное сооружение в виде круга из свободно положенных базальтовых блоков диаметром 3, 5-4, 3 м. Некоторые исследователи полагают, что олдувайские гоминиды были не только собирателями, использовавшими также мясо жертв крупных хищников, но временами и настоящими охотниками. На трех черепах антилоп из 1 слоя Олдувая обнаружены трещины, расположенные очень точно над правой глазницей. Удары, как полагают, были нанесены с близкого расстояния при прямом контакте, возможно дубинкой. На костях крупных животных, найденных в «разделочных», имеются насечки, сделанные краями каменных отщепов. Впрочем, высказывается и мнение о редкости следов расчленения туш каменными орудиями и преобладании использования падали у древнейших гоминид из Олдувая. Несомненна роль охоты как средства кооперации, коммуникации и фактора дальнейшего развития социальной организации и социальных связей гоминид. Даже применительно к австралопитековым высказывается предположение, что они охотились группами, так как их жертвы — павианы — всегда держатся вместе. Возможно, что у олдувайских хабилисов уже существовало разделение труда между мужскими и женскими индивидами с преобладанием охоты и изготовления орудий у первых и собирательства у вторых. Важную роль в становлении социальности, в социализации гоминид, могла сыграть активная транспортировка охотничьей добычи к домам-базам. Быть может, сообщества, члены которых делились со своими сородичами, получали определенное селективное преимущество. Существенное значение мог иметь и индивидуальный, межгрупповой, а возможно, и групповой межвидовой (австралопитек и ранний человек) отбор на «умелость», интеллект как адаптивно полезные признаки. Весьма сложен и решается неоднозначно вопрос о происхождении альтруизма. Предполагается, что некоторые его формы (например, реципрокный альтруизм) могли быть результатом отбора; в то же время возрастающая в ходе сапиентации продолжительность детства, необходимость совместных усилий в производственной деятельности, забота о старших членах сообщества как источнике опыта и другие проявления уменьшали роль борьбы за существование. Древнейший достоверный этап становления трудовой деятельности человека отражен в характеристиках олдувайской культуры. Ее примитивными особенностями являются: малый процент орудий сравнительно с необработанными камнями, еще спорадический характер их использования, вероятное отсутствие «общих представлений» о роли частей орудия при его изготовлении, о свойствах и назначении отдельных орудий. Однако хабилисы, видимо, все же связывали различные процессы обработки камня в циклы производственных действий (С. А. Семенов). Даже в олдувайских оббитых гальках заметна последовательность ударов для образования рабочего края. Число этих ударов невелико (3-7), в дальнейшем (ашель) оно увеличивалось до 50-80; однако раннеашельские орудия,которые были значительно (в 2-3 раза) крупнее чопперов, имели относительную протяженность рабочего края всего на 70% больше и по сложностине намного превосходили чопперы. В дальнейшем сокращалось число макроударов и увеличивалось количество микродвижений кисти и пальцев.

В ходе антропосоциогенеза постоянно возникало и разрешалось противоречие между относительным консерватизмом физической организации гоминид и необходимостью ее дальнейших преобразований на путях «социализации». При этом взаимоотношения физического типа человека и развития его материальной культуры были достаточно гибкими, отсутствовала жесткая взаимная приуроченность эпох палеолита и эволюционирующих морфотипов гоминид. В эпохи ашеля и мустье сосуществовали разные варианты гоминид, с различным соотношением архаических и сапиентных черт. Очевидно, что более определенно связь морфотипа и культуры может проявиться при сопоставлении типологии орудий со структурными (и функциональными) особенностями системы мозг-рука. Трансформации формы и размера орудий ассоциировались с многократными изменениями рабочей позиции руки, способа захвата, положения пальцев, силового напряжения и т. д.. Уже пропорции и особенности суставов кисти афарского австралопитека предполагают разнообразные варианты захвата, облегчающие использование необработанных камней как орудий, тогда как сапиентные черты строения кисти хабилиса свидетельствуют об усилении контроля за камнем. При изготовлении орудий нижнего палеолита основная нагрузка падала на ладонь и ногтевые фаланги; при большом весе ручных рубил это могло приводить в конечном итоге к возникновению селективного давления в направлении силовой адаптации кисти. Такие признаки прослеживаются и на руке неандертальского человека. Они могли «преувеличиваться» прижизненной функциональной («рабочей») гипертрофией. Техника верхнего палеолита потребовала перестройки кисти: повышения роли I пальца, усложнения его седловидного сустава и дифференциации мышц, возможно, тыльного прогибания фаланг, особенно I и V пальцев. У неоантропов по сравнению с неандертальцами возрастают косые захваты, сравнительно с поперечными. Некоторые исследователи отмечают и связь между функцией руки и развитием определенных зон мозга. У австралопитеков по сравнению с обезьянами было уже более высокое развитие зоны мозга, связанной со стереоскопией, стереогнозией, зрительным и слуховым восприятием различных сигналов. У палеоантропов выделяются два эпицентра в нижней теменной дольке, соответствующие надкраевой и угловой извилинам; наибольшего развития она достигает у неоантропов. Для последних вообще характерно усиленное развитие участков коры мозга, ассоциирующихся со специфически человеческой деятельностью. Специалисты пытаются даже проследить параллелизм в развитии некоторых структур мозга (эндокрана) и технологических приемов, которые использовались этими гоминидами, хотя отсутствие строгого соответствия в изменениях макро-, микро- и субмикроструктуры мозга, по данным изучения современных приматов, придает этим заключениям лишь предположительный характер.

Возникшая в ходе общественного трудового процесса потребность в общении обусловила развитие звукового языка и мышления. С прогрессом производства и усложнением производственных отношений прежние формы общения в коллективе сделались недостаточными. Новая обстановка рождала новые мысли и понятия, нуждавшиеся и в новых способах выражения. Язык составляет фундаментальную основу человеческого поведения и культуры, он играл важную роль в стратегии выживания гоминид. Возможно, что слово первоначально возникало у гоминид как средство коммуникации в совместной трудовой деятельности и лишь впоследствии приобрело и функцию субстрата обобщения. Высказывается предположение, что эволюция мозговых структур, связанных с речью, предшествовала развитию речевых функций как результат восприятия звуков, развития коммуникации жестов гоминидных предков. Но нет прямой эволюционной связи между системами коммуникации обезьян и языком; сигнальные системы приматов не являются предшественниками языковых систем, так как они функционально ограничены. Сложная центральная нервная система (ЦНС) приматов обеспечивает прежде всего различие поз, запахов, мимики. Предполагается, что развитие неврологического субстрата речи в значительной мере обязано негенетическим факторам эволюции на основе таких биологических предпосылок, как наследственно обусловленная сложность организации мозга и удлинение периода обучения в постнатальном онтогенезе гоминид. Время возникновения членораздельной речи, пути и факторы ее формирования являются предметом дискуссии. Только по поводу древности этого важнейшего феномена гоминизации мнения расходятся очень резко: от эпохи австралопитековых, у которых признается существование зачатков речи, до постпалеолитической и даже неолитической эпох. Весьма вероятно, что речь развивалась постепенно и в своей примитивной форме существовала по крайней мере у эректуса. Но довольно широко распространена и точка зрения, по которой даже палеоантропы еще не имели вполне адекватного фонетического аппарата и не были способны к отчетливой артикуляции отдельных гласных звуков. На каком-то этапе развития древнего общества возникает родовой строй. Чаще всего переход к родовому строю приурочивали к рубежу между средним и верхним палеолитом, которому, следовательно, придавалось особое значение в антропосоциогенезе. Основные аргументы в пользу этой гипотезы следующие: 1) совпадение двух важных событий — перехода к верхнему палеолиту и завершения формирования вида сапиенса; 2) ряд новых существенных явлений в развитии трудовой деятельности и культуры в верхнем палеолите. Это прежде всего появление множества самобытных археологических культур, развивавшихся на различных территориях ойкумены и, возможно, соответствовавших племенам или группам родственных племен; значительное разнообразие планировки и конструкции жилищ и даже целых стоянок-поселков и мастерских, население которых могло образовывать производственную организацию — род или общину; огромное многообразие (свыше 100 форм) специализированных орудий разного назначения, сделанных из различных материалов, использование рукоятки, значительно повысившей энергетический эффект, причем фактор силы начал уступать место фактору точности и ловкости. Отмечается почти одновременное появление нескольких видов первобытного искусства: орнамент, многоцветная пещерная живопись, статуэтки, музыкальные инструменты и т. д. (рис. 38—41). Возникновение сапиенса было связано, по всей видимости, и с необходимостью более развитого интеллекта, увеличением «интеллектуальной емкости» мозга, формированием самопознания. При этом важную роль мог сыграть межгрупповой отбор: преимущество получали те коллективы, в которых лучше разрешалось противоречие между необходимостью согласованных действий всех его членов и возникшей на определенном этапе развития производительных сил возможностью неравного присвоения. На эндокранах неоантропов происходит перегруппировка в темпах развития отдельных участков коры: замедление роста отделов, связанных с чувственными формами восприятия, и усиление отделов, ответственных за формы рационального поведения (Е. И. Данилова, Переход к родовому строю мог способствовать ускорению процесса сапиентации, так как тесно связан с введением экзогамии. Экзогамия — запрет половых отношений между членами одного сообщества и разрешение их между разными сообществами (племенами) или разными частями одного большого сообщества — родами (дуально-экзогамная система). Тем самым предотвращались, возможно еще неосознанно, неблагоприятные генетические последствия близкородственных браков, возникало сходное с гетерозисом повышение жизненности потомства. В последние десятилетия появились новые данные, позволяющие говорить о большой древности таких признаков человеческого общества, как оседлость, жилище, охота и др. Многие технические приемы обработки орудий верхнего палеолита были известны уже в мустье, как, например, техника параллельных сколов, зародившаяся еще в нижнем палеолите. Нет принципиальных различий и в образе жизни, занятиях, материальной и духовной культуре мустьерских и верхнепалеолитических людей. Появление гетерозисных форм тоже, возможно, произошло еще в мустье. Известны высокорослые кроманьоидные мустьерцы Передней Азии и, видимо, Юго-Восточной Европы. Это может свидетельствовать и о более раннем формировании института экзогамии. Поэтому было бы неверно представлять себе рубеж между мустье и верхним палеолитом в виде четкой демаркационной линии. Существует даже мнение, что более важна граница нижнего и среднего палеолита. Вместе с тем, конечно, нельзя недооценивать качественные новации верхнего палеолита и особенно возникновение верхнепалеолитического искусства. Появление примерно 0, 1 млн лет назад анатомически современного человека было наиболее важным событием антропогенеза, который завершился формированием одного, но крайне полиморфного космополитического вида. С философской точки зрения, формирование человека было перерывом постепенности, единым, длительным по времени качественным скачком на новый уровень развития, ознаменованным появлением новой социальной формы выделения материи. Конечно, это отнюдь не исключает существования дискретных стадий на протяжении периода гоминизации. Упомянем гипотезы «трех скачков» в эволюции мозга или «двух скачков» — в соответствии со сменой «системы опознания» брачных партнеров.

В процессе социализации человека происходит постепенное самоустранение формообразующей функции естественного отбора. Как принцип эволюции человека он прекратил свое действие около 40000 лет назад, когда сформировалась генетическая программа вида Н. sapiens, которая не претерпела с тех пор существенных изменений. Огромное значение приобрело «социальное наследование» путем воспитания и формирования личности. «Парадокс человека» (Тейяр де Шарден) — в сравнительной ничтожности морфологических изменений по отношению к величайшему скачку в психической сфере. Признаки культурной эволюции обладают значительно большей скоростью распространения по сравнению с генетическими, причем не только среди прямых потомков, но и других, в том числе неродственных членов популяции. В ходе своей эволюции человек приобрел величайшее преимущество благодаря потенциальной возможности адаптироваться к любому ареалу Земли без изменения видовых структурных черт. Однако прекращение видообразующей функции естественного отбора совсем не равнозначно прекращению всякого развития, так как оно не исчерпывается видообразованием.

2. Со времени завершения формирования вида Н. sapiens, т. е. примерно с середины верхнего палеолита, он сохраняет стабильность. Но «эволюционная завершенность» человека относительна и, разумеется, не означает полного прекращения каких бы то ни было изменений его биологической организации. В голоцене и даже в еще более ранние эпохи можно констатировать разнообразные структурные сдвиги в морфологическом статусе человека («эволюция утрат», «эпохальные колебания» и др.

Эволюция утрат охватывает редукционные явления на скелете современного человека, как правило, совпадающие по своему направлению с эволюционными тенденциями, которые существовали в предшествовавшие периоды антропогенеза. К ним относятся ослабление общей массивности костяка, уменьшение массы компакты на единицу длины тела, грацилизация челюстного аппарата, уменьшение размеров зубов, редукция зубов мудрости, укорочение туловища, уменьшение латеральных пальцев стопы и т. д. На этих данных основывалась распространенная в прошлом сравнительноанатомическая концепция «человека будущего» — Н. futurus — как существа с крупной головой, редуцированными лицом и зубами, с четырьмя пальцами на стопе и другими признаками, входящими в эту плеяду. Высказывается предположение, что у современного человека многие регрессивные черты являются следствием случайных мутаций. Это может объяснить крайнюю замедленность редукционных процессов и отсутствие скоррелированности отдельных их проявлений. Приведем примеры.

Согласно эмпирическому обобщению, выдвинутому Дж. Симпсоном, дегенерирующие структуры характеризуются повышенной изменчивостью. На стопе человека наружные пальцы — четвертый и пятый — имеют редуцированные средние фаланги с очень высокими коэффициентами вариации: 22-30% против обычных 2-10% для анатомических признаков.

Преобладающая их форма — «бездиафизарная». Так, на средней фаланге мизинца выраженный диафиз отсутствует в 96-100%, и фаланга состоит как бы только из двух слившихся концов. Однако подобная форма фаланги существовала уже в глубокой древности — на стопе неандертальца из Крыма (Киик-Коба). Точно так же высокую изменчивость, типичную для регрессивных структур, имеет и XII пара ребер человека: коэффициент вариации их длины составляет 27%, что почти втрое больше, чем на соседней XI паре ребер. Однако «типичная» для современных европейцев длина XII ребра (в среднем 100 мм) отмечается уже на скелете палеоант-ропа Схул IV, жившего несколько десятков тысяч лет назад. Редукция зубов мудрости — тоже очень древний признак: она имела место, например, уже на нижней челюсти лантьянского синантропа, возраст которого около 1 млн лет, но и в этом случае исчезновения зубов мудрости у сапиенса не произошло.

Признаки анатомической плеяды «человека будущего» не связаны между собой в единый комплекс. При выделении в современной популяции крайних вариантов по какому-либо компоненту плеяды в них не наблюдается одновременного повышения частоты остальных ее компонентов сравнительно с контрольной серией. Не выявлено даже тенденции к такому сдвигу.

Аналогичный результат получается и при анализе частных систем скелета.

Так, вопреки довольно распространенному представлению сравнительноанатомической школы Розенберга, редукционные процессы на нижнем конце грудной клетки (редукция или даже отсутствие XII пары ребер) не сопровождаются соответствующими сдвигами на ее верхней границе. Напротив, есть даже компенсаторная тенденция к обратной связи длин ребер XII и I пары. К тому же отсутствие XII пары вообще встречается чрезвычайно редко (0, 3-2, 8%). Чаще в популяциях современного человека отмечается 13 пар ребер, что соответствует широкому распространению этого варианта у высших приматов. Наконец, несмотря на отмеченные выше редукционные тенденции в форме и размерах средней фаланги мизинца стопы, сам этот палец отнюдь не обнаруживает свойственного регрессивным структурам повышения вариабельности: коэффициент вариации длины всего мизинца стопы человека такой же, как и II—III пальцев (порядка 8-9%). Имеются сведения, что особо выраженное укорочение средних фаланг (брахимезофалангия) у современных людей может связываться с уменьшением размеров тела и, следовательно, никак не должно рассматриваться как проявление общего для Н. sapiens редукционного процесса.

Другой пример изменений биологической организации современного человека — так называемые эпохальные сдвиги, т. е. разнонаправленные колебания биологических параметров, прежде всего структурных признаков, прослеживающиеся преимущественно по палеоантропологическим материалам. Они затрагивают общие размеры тела, массивность скелета, форму головы (черепа), темпы развития, вероятно, и многие другие признаки, о которых труднее судить по остеологическим данным. Обычно эти сдвиги имеют циклический характер и вполне укладываются в рамки видрвого комплекса Н. sapiens.

Так, например, колебания массы мозга сапиенса не обнаруживают однозначной тенденции в разные хронологические периоды. Емкость мозгового черепа была очень велика у кроманьонцев масса мозга возросла у мужчин и женщин соответственно на 66 и 28 г. Возможно, это находится в какой-то связи с процессом общего для многих стран мира увеличения длины тела, хотя во внутригрупповом 120масштабе связь этих признаков слабая. К тому же систематических наблюдений динамики массы мозга у современного человека немного, да и имеющиеся не всегда согласуются по результатам. Все же очевидно, что величина мозга испытывала у сапиенса, по крайней мере в Европе, разнонаправленные колебания. Примеры таких эпохальных изменений достаточно многочисленны.

Сделаны попытки проследить циклы колебаний отдельных признаков, как, например, длины тела, массивности костей и т. д., в соответствии с изменениями интенсивности геомагнитного поля Земли; в одних случаях как будто прослеживается определенный параллелизм в вариациях этих показателей у человека и некоторых животных, в других — результаты неотчетливы. Видимо, эпохальные сдвиги могли протекать разными темпами на различных территориях и в разное время, т. е. причины этих изменений многообразны и не всегда совпадают в разных группах человечества: параллелизм проявляется в отдельные хронологические периоды, но в целом эти сдвиги не имеют глобального характера.

Остается открытым вопрос: насколько подобные явления отражаются на генофонде человечества? Очевидно, что изменчивость рассматриваемых признаков ограничена рамками стабилизирующего отбора. Это основная, хотя и не всегда легко распознаваемая форма отбора в популяциях современного человека, она предохраняет существующую организацию от дезинтеграции и распада посредством «канализирования» морфогенеза.

Проявление стабилизирующего отбора, о котором упоминал еще И. И. Шмальгаузен, состоит и в том, что оптимальный статус новорожденного человека наблюдается не при крайних, а при средних значениях массы тела. Ныне сходные наблюдения сделаны во многих группах человечества, хотя, разумеется, прогресс медицины в значительной степени снимает этот эффект отбора. В ряде стран (Чехия, Словакия, Норвегия и др. ) отмечено значительное снижение перинатальной смертности новорожденных с низкой массой тела в последнее десятилетие: стабилизирующий эффект становится при этом менее действенным. В большей мере влияние отбора… Продолжение »